О ДВУХ ОТРЫВКАХ
В первом издании "Поэтического хозяйства Пушкина" была помещена заметка о стихотворении "Куда же ты? - В Москву..." Впервые опубликованное Анненковым, оно почти семьдесят лет печаталось во всех изданиях Пушкина под вымышленным (и бессмысленным) заглавием "Из записки к приятелю". Я предложил считать его не самостоятельной пьесой, а окончанием стихотворения "Румяный критик мой...", до тех пор считавшегося неоконченным. Мое предложение было принято всеми компетентными редакторами, и ныне оба отрывка печатаются слитно. Таким образом, надобность в этой заметке миновала, и я ее здесь не перепечатываю.
Тогда же возникло у меня другое предположение, сходное с предыдущим. Несмотря на все поиски, никаких объективных подтверждений моей догадки на сей раз добыть мне не удалось, хотя, с другой стороны, я не нашел ничего, что бы могло послужить к ее опровержению. Поэтому я высказываю свою мысль в качестве всего лишь предположения.
Дело идет о стихотворении "Когда за городом, задумчив, я брожу..." Для наглядности привожу его полностью.
Когда за городом, задумчив, я брожу
И на публичное кладбище захожу,
Решетки, столбики, нарядные гробницы,
Под коими гниют все мертвецы столицы,
В болоте кое-как стесненные рядком,
Как гости жадные за нищенским столом,
Купцов, чиновников усопших Мавзолеи,
Дешевого резца нелепые затеи,
Над ними надписи и в прозе и в стихах
О добродетелях, о службе и чинах;
По старом рогаче вдовицы плач амурный;
Ворами со столбов отвинченные урны,
Могилы склизкие, которы также тут,
Зеваючи, жильцов к себе на утро ждут, -
Такие смутные мне мысли всё наводит,
Что злое на меня уныние находит.
Хоть плюнуть да бежать...
Но как же любо мне
В деревне посещать кладбище родовое,
Где дремлют мертвые в торжественном покое.
Там неукрашенным могилам есть простор;
К ним ночью темною не лезет бледный вор;
Близ камней вековых, покрытых желтым мохом,
Проходит селянин с молитвой и со вздохом;
На место праздных урн и мелких пирамид,
Безносых Гениев, растрепанных Харит
Стоит широко дуб над важными гробами,
Колеблясь и шумя...
Этот текст мною взят из издания "Пушкин и его современники" (вып. XXXIII-XXXIV, стр. 408-410), где он воспроизведен с рукописи, представляющей собою вторую стадию работы, то есть не первоначальный черновик, но и не окончательную беловую, а перебеленный черновик, тут же еще раз подвергшийся обработке, которая в нем коснулась тринадцати стихов из 27 Ґ, составляющих пьесу. Возможно, что данная редакция этих 27 Ґ стихов - окончательная. Но это не значит, что мы имеем законченную пьесу. Напротив, не приходится сомневаться, что Пушкин собирался ее продолжить. В том убеждают ее содержание и построение.
Первые 16 Ґ стихов содержат брезгливое описание пригородного кладбища, законченное энергически выраженным желанием "хоть плюнуть да бежать". Со второй половины семнадцатого стиха мысль Пушкина обращается к иному, воображаемому, зрелищу - кладбищу деревенскому, изображенному с любовью и благоговением. Но тут пьеса на полустихе обрывается. Перед нами оказываются лишь теза и антитеза: два кладбища, внушающие поэту глубоко противоположные чувства и мысли. Несомненно, что Пушкин на этом остановиться не мог. Из данного противопоставления должен быть сделан вывод, взятый аккорд требует разрешения. Мы имеем дело лишь с экспозицией более обширной пьесы. То, что под стихами стоит дата: "14 авг. 1836", - отнюдь не меняет дела: таких дат, отмечающих не окончание, а лишь пройденный этап работы, у Пушкина сколько угодно, он любил их ставить.
Уже с начала 1833 года отношения Пушкина с петербургским обществом и с двором стали портиться. "Свинский Петербург" становился ему все более мерзок. В приведенных стихах сквозь жестокое описание городского кладбища слышится готовность с такою же или с еще большею резкостью высказаться о самом городе. Пошлое, лживое и неблаголепное прибежище, болото, на котором гниют "все мертвецы столицы", показано Пушкиным в качестве завершения такой же пошлой и лживой жизни столичных обитателей. Желание "хоть плюнуть да бежать" с "публичного" городского кладбища, чтобы посещать "кладбище родовое", заключает желание вообще бежать из столицы в деревню. С какою силой оно владело Пушкиным в последние годы его жизни - общеизвестно. Мне кажется, что именно этой теме и предстояло быть развитой в дальнейших строках стихотворения. Среди незаконченных пьес Пушкина имеется одна, которая и по содержанию, и по характеру стиха могла бы служить такой цели. Коротко говоря, мне думается, что стихотворение "Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит..." есть не самостоятельная пьеса, а продолжение стихотворения "Когда за городом..." После некоторого недостающего соединительного звена, не написанного Пушкиным или до нас не дошедшего, должно было следовать:
Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит -
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия - а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить - и глядь - как раз - умрем.
На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля -
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.
Как известно, на этом стихотворение не должно было закончиться. В его единственном автографе, представляющем собою также получерновик, вслед за стихами написана программа дальнейшего:
(анг.). }, зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу - тогда удались он домой.
О скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню - поля, сад, крестьяне, книги; труды поэтич. - семья, любовь etc. {и т.д. (лат.) } - религия, смерть".
Эта программа не была Пушкиным осуществлена. Однако бесспорно, что она как нельзя более естественно могла быть связана со стихами, составляющими "Когда за городом..." Такой ход пьесы кажется тем более правдоподобным, что он не только соответствует мыслям и настроениям Пушкина в последние годы его жизни, но и согласуется с некоторыми другими стихами его: с попытками перевода "Hymn to the Penats" {"Гимн к пенатам" (анг.). } Соути и особенно с черновым наброском:
Два чувства дивно близки нам -
В них обретает сердце пищу -
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам...
О двух отрывках (с. 490). - Звено (Париж). 1926. 7 ноября. No 197. С. 2-3; под названием "О двух отрывках Пушкина".
С. 490. В первом издании "Поэтического хозяйства Пушкина" была помещена заметка о стихотворении "Куда же ты? - В Москву..." - Б. 1923. Кн. 3. С. 241-248; ПХП. С. 101-106.
С. 492. похоронят в полосатом кафтане, и еще на тесном Петербургском кладбище, а не в церкви на просторе, как прилично порядочному человеку".
...таких дат, отмечающих не окончание, а лишь пройденный этап работы, у Пушкина сколько угодно... - Промежуточные даты Пушкин ставил лишь в крупных произведениях, таких, как "Полтава" или "Евгений Онегин". В автографе лирического ст-ния дата неоспоримо свидетельствует о его завершенности. Еще одним доказательством завершенности "Когда за городом..." является тот факт, что Пушкин внес его - под названием "Кладбище" - в список стихов, предназначенных для печатания в "Современнике" (Рукою Пушкина. М.-Л., 1935. С. 285).
Уже с начала 1833 года отношения Пушкина с петербургским обществом и с двором стали портиться. - 1833 год был в этом смысле еще относительно спокойным для Пушкина, неприятности начались с января 1834 г., после того, как поэт был, по его словам, "пожалован в камер-юнкеры". За этим последовал ряд унизительных для Пушкина эпизодов, связанных с соблюдением придворного этикета, - они зафиксированы в пушкинском дневнике в записях от 26 января, 16 апреля, 18 декабря 1834 г. К апрелю того же года относятся история с перлюстрацией пушкинского письма к жене и цензурные неприятности с "Анджело", а 25 июня Пушкин отправил Бенкендорфу первую просьбу об отставке, - так что серьезный конфликт с властью возник в 1834-м, а не в 1833 г.
- Из письма Пушкина к жене около 29 мая 1834 г.
"Пора, мой друг, пора!.." - В старых изданиях это ст-ние публиковалось под 1836 г., что и послужило почвой для гипотезы Ходасевича. В современных изданиях оно датируется 1834 г., хотя автограф не дает для этого достаточных оснований. Наиболее вероятной на сегодня представляется дата 1835 г., аргументированная В. А. Сайтановым (см.: Сайтанов В. А. Неизвестный цикл Пушкина // Пути в незнаемое: Писатели рассказывают о науке. М., 1986. С. 369-374). При том, что этот вопрос нельзя считать решенным, вполне очевидно, что "Пора, мой друг, пора!.." написано раньше, чем "Когда за городом, задумчив, я брожу...", и не может быть его продолжением.
С. 493. Hymn to the Penats" Coymu... - Недоработанный отрывок "Еще одной высокой, важной песни..." (1829), перевод начала "Гимна к пенатам" английского поэта Роберта Саути.
"Два чувства дивно близки нам..."
В рец. на кн. "О Пушкине" А. Л. Бем писал по поводу этой статьи: "...мне представляется сомнительной гипотеза Вл. Ходасевича о связи стихотворения "Пора, мой друг, пора!.." (1836?) с незаконченным стихотворением "Когда за городом, задумчив, я брожу..." Здесь трудно вдаваться в специальный спор по этому вопросу, но уже чисто интонационно "Пора, мой друг..." носит все черты начальной строфы, а никак не срединной, как думает Ходасевич" (Меч (Варшава). 1937. 8 августа. No 30). Сходно высказался и Г. Адамович в своей рецензии: "...строка "Пора, мой друг, пора" как начало стихотворения, как первое ПН.