Во всем живущем сокрыты зародыши новых жизней. Но верно и то, что едва прозябший росток и новорожденный младенец уже таят в себе начала грядущего разложения, смерти, конца.
Во второй половине 90-х годов явственно обозначилась в русской поэзии новая школа, которую, при всем различии ее разветвлений, справедливо будет назвать символической - по имени ее здорового и жизненного ядра. Встреченная насмешками, злобой и бранью, она с течением времени стала господствующей.
1905 год - роковая дата в ее жизни. К этому времени постройка ее здания была, как говорится, "вчерне закончена", леса сняты, и зрители стали похваливать смелых строителей. Но уже здание было воздвигнуто, все наиболее существенное сказано. Тут-то и проступила наружу работа разрушительных сил, таившихся в новой школе и раньше, только не получавших значительного развития. Стройные и простые линии здания начали обрастать украшениями, символизм - эстетизмом и декадентством, живое зерно - шелухой.
Внешние условия помогли болезни развиться. Подъем 1905 года сменился упадком. В тепловатой, застойной водице уныния и смирения отлично размножаются микробы чахлого эстетизма и гаденькой эротики. Спрос вызвал предложение. К новой поэзии стали пристраиваться литературные дельцы; вынырнули откуда-то "проблемы пола"; весь излом, вся мелочная нервозность, вся упадочная истеричность мещанской души получили от этих услужливых людей оправдание, признание и ряд красивых прозваний. Развратника титуловали искателем новых путей любви, расслабленного - утонченником, лентяя - мечтателем... И если порядочная критика перед тем "позволила" признать новую школу, то теперь непорядочная постаралась, чтобы она была признана за свои недостатки, а не достоинства.
Увы, сами ее представители не всегда умели устоять против соблазна. Ведь и здесь подъем сменился усталостью. Кое-кто не только из малых, но и из великих богов символистского Олимпа не удержался и тоже на возникший спрос отвечал - предложением. От новоявленных соратников не умели, а порой и не хотели отмежеваться. "Сады Армиды" превратились в увеселительные сады.
Этим гнилым туманом, чахоточным и пряным воздухом рафинированной реакции дышало молодое поколение поэтов, пришедших по следам символизма. Да, оно родилось больным. Хилость чувства и мысли невольно, из самосохранения, прикрыло оно мастерством формы. Младшие из молодых, футуристы, как будто дразня и обижая буржуа, в сущности потакали его склонности к экстравагантности, ибо чем зауряднее мещанин, тем он более хочет казаться необычайным, непонятым и даже непонятным. Не хлебом насущным - пирожным стала молодая русская поэзия. Она приторна - и не питательна. Она румяна, ибо нарумянена. Она недолговечна.
Но когда в муке заводится моль, бескровное существо с бессильными крылышками, - мудрый хозяин пересыпает и ворошит весь мешок, до самого дна. Наш хозяин и делает это рукой революции. Вся Россия ныне перетряхается, пересыпается в новый мешок. Гигантская созидательная работа становится задачей завтрашнего дня. Эпохе критической предстоит смениться эпохой творческой.
В этой деятельной и бодрящей атмосфере русская поэзия от ее нынешних маленьких тем, от душного интимизма неизбежно должна обратиться к вечным, основным проблемам человеческого духа, должна снова стать необходимой для каждого, кто действительно ищет и мыслит; ее аудиторией снова станут все живые, а не "немногие утонченные". Она станет народной в истинном смысле слова. Она будет меньше говорить, но нужнее; печь хлебы, а не пирожное.
Сознаю, что говорю общо. Но судьба поэзии, как и вся жизнь России, сейчас зависит от судьбы революции. Нельзя предсказать, какие течения и силы возьмут в ней верх, в цвета какой идеологии окрасится наша жизнь, наконец - из каких кругов явятся новые поэты. А последнее особенно важно, ибо лишь очень немногие из нынешних довольно жизнеспособны. Боюсь, что не они создадут эту будущую поэзию.
Знаю только одно: спасение поэзии нашей - в революции. Даже если бы и на этот раз суждено было ей смениться реакцией - эта реакция не так будет гибельна для поэзии, как минувшая. Ибо все же помолодеют, поздоровеют те, кто сейчас дышит электрическим воздухом грозы. Но повторяю: из русских поэтов хорошее будущее можно предсказать только тем, кто приемлет эту грозу, и в известном смысле - всю, целиком. Ибо как ни связан поэт со своей страной, все же он - не политик, не строитель реальных форм будущего, и порой то, что неприемлемо для политика, - живительно для поэта.
О завтрашней поэзии . - Понедельник Власти народа. 1918. 25 (12) февраля.
Через всю статью Ходасевича проходит ключевой образ книги ПЗ, двуединый образ жизни-смерти: прозябший росток, новорожденный (смерть) - живое зерно (шелуха) - мука (моль) - хлебы (пирожные) - народная поэзия (декадентство). Тема зерна как олицетворение здоровой народной культуры, просыпающейся, готовой сменить культуру салонов, - звучит и в передовой Осоргина "Страх и надежда", открывающей раздел "Жизнь - литература - искусство" No 1 газеты.
Ср. статью Ходасевича со статьями О. Мандельштама "Слово и культура" (1921), где использована разветвленная метафора: "слово - плоть и хлеб", и "Пшеница человеческая" (Накануне. 1922. 7 июня; Мандельштам О. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 2. С. 191-195). Первая же фраза ее заставляет вспомнить статью Ходасевича: "Много, много зерен в мешке, как их ни перетряхивай, как ни пересыпай, все одно и то же".
переписка художниц Ю. Оболенской и М. Нахман (РГАЛИ. Ф. 2080. Оп. 1. Ед. хр. 7). См. письмо Магды Нахман (недат., по содержанию - 1919 г.): "Как хорошо я знаю все это! Носку и пилку дров, топку печей, лед на окне и медленно коченеющие руки и ноги... Кто-то взял нас в горсть, как семена, и разбросал по земле. Ах, как хочется прорасти колосом, думаю, это мечта всякого зерна. Как мы увидимся? Когда?.." А заканчивается письмо просьбой прислать стихи Ходасевича: "Мечтаю денно и нощно о его книжке. Для меня она будет радостью и праздником - скажи ему". В ответ Ю.Оболенская сообщает подруге, что делает иллюстрации к ПЗ. Их переписка - живой комментарий к творчеству Ходасевича этого периода, причем порой сюжеты писем опережают сюжеты стихов, в других случаях - на них откликаются.
"Сады Армиды" - волшебные, поэтичные; выражение восходит к одному из эпизодов поэмы Т. Тассо "Освобожденный Иерусалим" (1580).
Наш хозяин и делает это рукой революции. - Слово "хозяин" в статье имеет два уровня значений. Ср. с письмом к А. И. Ходасевич от 8 июня 1922 г.: "У всех нас внутри варится суп, и чем сильнее кипит и бурлит, тем лучше: ведь есть его будет Хозяин" 537. Оп. 1. Ед. хр. 49). См. также ст-ние Ходасевича "Анюте" (1918): "И я, в руке Господней, // Здесь, на Его земле..."