14 сент. 924. Holywood
мрачные мысли Вашего письма, к сожалению, уж очень подходят к тому, что я сам испытываю давно, а в последнее время - особенно остро. Да, такая беспросветная подлость кругом, что дышать нечем, а иной раз и не хочется дышать вовсе. Нужно очень большое напряжение воли, сознательное старание не растерять свое я, чтоб не пустить себе пулю в лоб или не "опуститься"... до общего уровня. Потому-то Ваша приписка: "Берегите себя" - мне так много и хорошо сказала 1 .
Однако, уж пожалуйста, берегите и Вы себя. Уж такое трудное наше занятие: мы лечим обжору от тучности, а он у нас на глазах жрет с утра до ночи, - все, что попало, только не наши лекарства. Да что поделаешь? Надо же его, подлеца, лечить. Только этим утешаюсь, а то бы давно сам с горя запил.
Савинкова я тоже считал дрянью. Но все же надеялся, что он сумеет это скрыть, т.е., вернее, сам в этом не признается. А он и признался 2 . Думаю, впрочем, что он еще себя покажет: это не последнее его слово 3 .
Да, так плохо идет все на свете, до того все время ждешь какой-нибудь новой напасти и таким ощущаешь себя беззащитным, что - становлюсь суеверен, как купчиха: понедельников боюсь, пятниц боюсь, похорон не обгоняю и очень истово плюю через левое плечо. В этом, конечно, нельзя признаваться вслух, ибо дураки обрадуются: это так хорошо соответствует их теории о происхождении религии, которая, кстати сказать, для народа как раз не опиум, а допинг.
Жизнь здесь нам с Берберовой изрядно осточертела. Утешаемся только тем, что 26 числа (плохо, 26 - дважды тринадцать, да еще пятница) мы отсюда уедем. 27-го будем в Париже. Числа 4 выедем оттуда и, остановившись дня на 3 в Риме (для визитов к Ольге Ивановне и... к Юреневу (паспорта)) - числа, значит, 10-го - приедем к Вам (тьфу, тьфу, тьфу, не сглазить).
Тут произойдет великое ликование и плясание, потому что мы очень по Вас соскучились.
Если захотите что-нибудь сообщить или поручить до нашего приезда, то пишите, пожалуйста, в Париж, Познеру, для передачи мне (280, B d Raspail, Paris XIV e ).
Всего Вам хорошего.
Ваш В. Ходасевич.
4 .
неужели же действительно через какой-нибудь месяц мы свидимся с Вами! Целый день мы оба до глупостей предаемся мечтаниям: как мы войдем, как посмотрим и т.д., как, одним словом, все "это" будет.
О здешней нашей жизни сказать будет почти нечего, о жизни же здешних обитателей и вообще страны Вам небезынтересно будет послушать. Если будете еще нам писать, ответьте, пожалуйста, что Вы думаете о современном ирландском писателе и поэте Джеймсе Стивенсе? У него мистико-фантастические повести (очень кельтские) и брошюра (30 стр.) о восстании в Дублине в 1916 г. - для "Беседы" нельзя? 5
Комментарии
71. М. Горькому. - АГ. КГ-П 83-8-36. Публ. впервые. Публ. вместе с припиской Н. Н. Берберовой.
1 Ответ на концовку горьковского письма от 5 сентября: "...каждый день, раззевая гнилую пасть, орет гнусности и дышит отравой. Честное слово, - ночами я, один на один с собою, так тяжко чувствую себя, что - не будь это пошло и смешно - застрелился бы. Утешаюсь лишь тем, что все пишу, пишу до полного утомления и знаю, что пишу очень плохо, все не то, не так. Стараюсь шутить, - тоже плохо выходит. Раньше шутка помогала мне. Привет. Берегите себя" (НЖ. 1952. Кн. 31. С. 198-199).
2 Ответ на вопрос в письме Горького: "Как Вам нравится Борис Савинков? Я всегда считал его типично русским мерзавцем карамазовского типа и, конечно, не Митей, а - Смердяковым. Палач, склонный к лирике.
Нет, Вы представьте, как должна чувствовать себя воспитательница его, Гиппиус? Я - не злорадствую, нет; мне искренно жаль эту талантливую и умную женщину, отвратительные дни должна переживать Зинаида Николаевна!" (Там же).
"Мрачные мысли" непосредственно следуют за этим местом письма.
Реакции Горького и Ходасевича - это отклик на московский судебный процесс над Б. В. Савинковым, в августе 1924 г. арестованным в Минске, куда он под чужим именем прибыл из Польши, нелегально переправившись через границу. Суд над Савинковым, проходивший 27-29 августа, приговорил его за контрреволюционную деятельность к высшей мере наказания, замененной десятью годами лишения свободы. Мотивировкой смягчения приговора было раскаяние подсудимого, говорившего на суде: "Побежден не только "я", не только "Союз защиты Родины и Свободы", мы все побеждены Советской властью. Побеждены и белые, и зеленые, и беспартийные, и эс-эры, и кадеты, и меньшевики", побеждены "физически" и "душевно"; "Мы - живые трупы" (Борис Савинков перед Военной коллегией Верховного суда СССР. М.: Литиздат - НКИД, 1924. С. 139-145; книга есть в личной библиотеке Горького с его пометами).
З. Н. Гиппиус была литературным покровителем Савинкова (выступавшего под псевд. В. Ропшин), начиная с первого его романа "Конь бледный", напечатанного в "Русской мысли" (1909. No 1), где литературный отдел вел Д. С. Мережковский, а Гиппиус входила в редакцию журнала. Свой третий роман - "Конь вороной" - Савинков издал в Париже в 1924 г. На него тут же откликнулась Гиппиус (Антон Крайний. Литературная запись: О молодых и старых // СЗ. 1924. Кн. XIX. С. 244-249). Причислив роман к "настоящей литературе", Гиппиус видит в центре его "одну из глубоких моральных проблем - о праве человека убить" - проблему, которая стояла в центре и первого романа автора. Реплика в адрес Гиппиус в горьковском письме, вероятно, связана и с печатавшимися в СЗ я скорее с большевиками..." (Гиппиус З.Н. Живые лица. Прага, 1925. С. 59-62).
3 Ходасевич оказался в этом предположении прав. Во время пребывания Савинкова во внутренней тюрьме ГПУ, в сентябре 1924 г., его последняя книга была напечатана в СССР: В. Ропшин (Б. Савинков). Конь вороной. Л.: Прибой-М.: Госиздат. Книга вышла с предисл. автора и вступит. статьей Н. Л. Мещерякова, сообщавшего, что роман "прекрасно разоблачает психологию" бандитов - врагов пролетарской революции. Сам Савинков о "Коне вороном" говорил на суде как о свидетельстве того, что уже "больше года назад, в Париже", он убедился в своих ошибках. Самым же последним словом Савинкова стало его загадочное самоубийство в тюрьме в 1925 г.
В последующие годы Ходасевич откликнулся беспощадной статьей на книгу стихов Савинкова, изданную в 1931 г. в Париже с предисл. З. Н. Гиппиус (см. т. 2 наст. изд.).
4 "Дело Артамоновых", о котором Горький писал Ходасевичу, что "погряз в повести очень бытовой и в такой мере скучной, что если за скуку где-нибудь дают премии - первая премия обеспечена, я ее получу".
5