Поиск по творчеству и критике
Cлово "JOURNAL"
Входимость: 2. Размер: 89кб.
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Входимость: 1. Размер: 81кб.
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 89кб.
Часть текста: Перед зеркалом Nel mezzo del cammin di nostra vita. I 1 Я, я, я! Что за дикое слово! 2 Неужели вон тот — это я? 3 Разве мама любила такого, 4 Желто-серого, полуседого 5 И всезнающего, как змея? II 1 Разве мальчик, в Останкине летом 2 Танцевавший на дачных балах, — 3 Это я, тот, кто каждым ответом 4 Желторотым внушает поэтам 5 Отвращение, злобу и страх? III 1 Разве тот, кто в полночные споры 2 Всю мальчишечью вкладывал прыть, — 3 Это я, тот же самый, который 4 На трагические разговоры 5 Научился молчать и шутить? IV 1 Впрочем — так и всегда на средине 2 Рокового земного пути: 3 От ничтожной причины — к причине, 4 А глядишь — заплутался в пустыне, 5 И своих же следов не найти. V 1 Да, меня не пантера прыжками 2 На парижский чердак загнала. 3 И Виргилия нет за плечами, — 4 Только есть одиночество — в раме 5 Говорящего правду стекла. 18–23 июля 1924 Париж [179–180] 2 1. Стихотворение о «сверх-личной биографии» Отчетливо автобиографическое стихотворение «Перед зеркалом» (далее — ПЗ) было написано Ходасевичем 18–23 июля 1924 года, спустя два года после отъезда из большевистской России с новой подругой, Ниной Берберовой, в Париже, где они провели четыре месяца 3 . Калейдоскоп городов, в которых они успели пожить или просто побывать до Парижа, в ПЗ сведен к минимуму: мотиву загнанности на парижский чердак. В самом чердаке позволительно видеть их первое парижское жилье — комнату для прислуги под самой крышей на седьмом этаже дома издателя З. И. Гржебина, на Шан де Марс 4 . Из...
Входимость: 1. Размер: 32кб.
Часть текста: нам, что лучшие представители того или иного поэтического течения потому стоят выше окружающих, что они всех полнее и выразительнее "отражают" свою эпоху и свою литературную группу. В действительности причинная связь тут, конечно, обратная: лучшие авторы в каждой поэтической группе потому-то и наиболее характерны для своей литературной и общественной эпохи, что они - лучшие, самые одаренные, в наибольшей степени обладающие тем медиумизмом, который необходим, чтобы свою эпоху почувствовать и воплотить. Однако же, как бы ни объяснялось это явление, факт остается фактом: лучшие представители каждого поэтического течения суть в то же время и наиболее для него характерные. За примерами ходить недалеко. Пушкин и Баратынский - не только лучшие, но и наиболее выразительные представители золотого века нашей поэзии. Такое же место в раннем символизме занимают Бальмонт и Брюсов, в позднем - Блок, Вячеслав Иванов, Белый. Так обстоит дело в каждом здоровом, естественно возникшем и гармонически развитом поэтическом движении. Зато в группах, сложившихся не столь естественно и страдающих органическими пороками, можно наблюдать явление как раз обратное: наиболее одаренные поэты, которых принято связывать с этими группами, на самом деле в них занимают положение обособленное, не совпадая с движением в большей или в меньшей степени. Именно поэтому Ахматова, например, менее характерна для акмеизма, нежели его зачинатели и теоретики Гумилев и Городецкий, но как поэтическая величина...
Входимость: 1. Размер: 81кб.
Часть текста: с одним из его учредителей и библиотекарем - Виктором Яковлевичем Ирецким. Дальнейшие обстоятельства жизни обоих - добровольный отъезд Ходасевича за границу и принудительная высылка Ирецкого из СССР в числе других пассажиров "философского парохода" в 1922 году - благоприятствовали продолжению знакомства. "Камер-фурьерский журнал" Ходасевича первых лет эмиграции фиксирует частые встречи двух литераторов, волею судеб одновременно оказавшихся в Берлине. Видимо, поэтому первые два письма из публикуемых ниже фактически представляют собой короткие записки, связанные, с одной стороны, с попытками привлечь Ирецкого к работе в основанном А.М. Горьким, Андреем Белым и Ходасевичем журнале "Беседа", а с другой - с сотрудничеством самого поэта в журнале "Сполохи", который в то время редактировался В.Я. Ирецким. Оказавшись в Париже, Ходасевич продолжал следить за творчеством Ирецкого, до конца жизни остававшегося в Берлине. Литературная судьба Ирецкого оказалась не слишком удачна, и, несмотря на то что его книги и отдельные произведения публиковались достаточно регулярно, критика - кажется, вполне справедливо - отзывалась о его беллетристике прохладно. Сам Ирецкий тяжело переживал свое положение; он отличался, по всей видимости, вспыльчивым нравом и болезненным самолюбием, следствием которых были его многочисленные...
Входимость: 1. Размер: 19кб.
Часть текста: пересматривается прошлое. Такой пересмотр всегда полезен и поучителен. Но он сопряжен и с известным риском, которому подвергается не только автор, но и читатель. Перечитывая вещи, давно нам знакомые, мы невольно их видим в новом свете. Слово, некогда прозвучавшее в одной обстановке, по-иному звучит в другой, в нынешней, да и сами мы, меняясь с годами, воспринимаем его не совсем так, как восприняли некогда, в ту пору, когда услыхали его впервые. Словом, тут происходит явное испытание временем, и этому испытанию подвергается не только само произведение, но и наше понимание. Перечитывать то, что когда-то волновало и нравилось, всегда несколько боязно: не было ли ошибкою наше восхищение, не напрасно ли мы растратили "жар души", который всегда отдаешь любимому автору? Еще печальней, когда разочарование постигает нас неожиданно. Так, например, было со мною несколько лет тому назад, когда я вздумал перечитать прозу Федора Сологуба: я прочел "Жало смерти", потом "Мелкого беса" - и у меня не хватило мужества приняться за "Творимую легенду". Однако ж, бывает обратное: радостное сознание того, что некогда прочитанное заключает в себе достоинства, которых мы раньше не заметили или не вполне оценили. Такую именно радость доставил мне в особенности второй том Бунина. Начать с того, что он превосходно составлен. В него входят всего три вещи: "Подторжье", "Деревня" и "Суходол". Они писаны в 1909-1911 годах, и события, в них изображенные, разыгрываются, как я думаю, в одних и тех же местах. "Подторжье" - небольшой рассказ, почти бесфабульный. Можно бы его назвать даже очерком, если бы это слово не вызывало представления о тех нудных, бескрасочных очерках, что в изобилии печатались некогда в "Русском Богатстве" и в "Мире Божьем", а ныне печатаются в советских журналах. "Подторжье" как раз именно и прельщает совсем обратным: силою колорита. Служит оно как бы пестрым занавесом, которому предстоит раздернуться и за которым нам будут показаны зрелища, более исполненные...