Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "L"
Список лучших слов
Несколько случайно найденных страниц
Входимость: 1. Размер: 28кб.
Часть текста: дарит: Слетая с неба, все растенья Весна равно животворит. Что ж это сходство знаменует? Что им глупец приобретет? Его капустою раздует, Но лавром он не расцветет. Как почти все эпиграммы Баратынского, это стихотворение, особенно в первой своей половине, заключает начало мысли очень серьезной,? может быть, даже грустной. Конечно, в литературном отношении очень забавно и само собой напрашивается на эпиграмму зрелище глупца, распираемого, "раздуваемого" поэтическим вдохновением. Но по человечеству ? что тут смешного? Баратынский сам говорит, что вдохновение, дар небес, как весна ? рано животворит всех ? и умных и глупых. В душе глупца "пылкие мгновения" протекают так же, как в душе гения. Глупец, спешащий в стихах излить охватившие его чувства, по человечеству более достоин жалости, чем насмешки. Смешны только его стихи ? плод неосмысленного душевного порыва. Самый же порыв не смешон нисколько. Об одном таком существе, одержимом поэтическими стремлениями, недавно...
Входимость: 1. Размер: 10кб.
Часть текста: спешат уходить. Толстой ушел первый, точно в предчувствии. А теперь, в самый разгар мирового пламени, всего лишь на протяжении нескольких дней, мы узнали, что нет больше ни Франца-Иосифа, ни Сенкевича, ни Верхарна, - быть может, величайшего из современных поэтов. У судьбы есть своя логика. Ей, вероятно, нужно было, чтобы 14/27 ноября в 4 часа 41 минуту дня, садясь на вокзале Руана в уже отходящий поезд, Эмиль Верхарн сорвался с подножки вагона, попал под колеса и был задавлен. Может быть, есть какая-то высшая правда в том, что ему суждено было видеть разгром родной Бельгии - умереть в тот миг, когда (веруем!) ее воскресение уже близко. Может быть, он должен был умереть вместе со старой Бельгией и в предвидении новой, как Моисей умер на рубеже обетованной земли... Пусть так! Мы, как бы то ни было, оплакиваем Верхарна. Он родился близ Антверпена, 22 мая 1855 года. Он прожил 61 год. Около сорока лет этой жизни он отдал литературе. Это был самый трудоспособный и продуктивный из современных поэтов. Деятельность его была напряженна и разностороння. Им написано свыше двадцати пяти стихотворных сборников, четыре драмы, ряд трудов в прозе. Начав еще с поклонения Ламартину, он впоследствии прошел весь путь парнасцев и символистов. Различные эпохи литературы, разные полосы личной жизни, самые резкие смены настроений запечатлены в его творчестве. Самые разнородные чувства, от восторгов перед мощной красотой здоровой, обилием дышащей жизни до приступов кошмарного отчаяния, владели его пером. То увлечение социологическими проблемами, то тихие часы раздумия, созерцания и одиночества вдохновляли его. Но одна черта в творчестве Верхарна...
Входимость: 2. Размер: 7кб.
Часть текста: и мы могли бы заняться версткой! Не сердитесь, если все это задержит нас на 2-3 дня. У меня плохо на душе, я устаю и нервничаю. Да что же делать! Большой литературной работы у меня сейчас нет, мелочами не проживешь. "Русские Ведомости" - и <нрзб.> меня выгнали, а "Власть Народа", из-за которой выгнали, - дрянь, на нее рассчитывать нельзя. Вот и все. Нюра мне говорила, как Вы приняли близко к сердцу мои маленькие печали. Большое, большое Вам спасибо, - а Нюре досталось за то, что она Вас тревожит. Я не хотел Вам ничего говорить, а ее не предупредил, чтоб она молчала. Присланные стихи еще не смотрел, ибо голова ничего не варит. Пожалуйста, если у Вас есть что-нибудь сообщить мне, черкните и перешлите с подательницей этого письма. Но денег, которые оставил у Вас для меня Соболь 5 , ей не давайте, ибо она их обязательно потеряет. Когда я вырасту большой-большой, как дом, - я буду устраивать свои дела лучше. Пожалуйста, выздоравливайте. Соболь говорит, что Вам лучше. Правда это? Обязательно напишите о себе. Привет Фриде Беньяминовне. Жму Вашу руку....
Входимость: 1. Размер: 35кб.
Часть текста: З. Н. Гиппиус, еще живы, иные умерли лишь недавно. Но я не буду касаться вопроса о своевременности появления в печати этих мемуаров. Меж тем как обыватель, в ужасе, не лишенном лицемерия, покрикивает: "Ах, обнажили! Ах, осквернили! Ах, оскорбили память!" - историк тщательно и благодарно складывает эти воспоминания в свою папку. Его благодарность - важнее обывательских оханий. Кроме того, наше время, условия нашей жизни - неблагоприятны для рукописей. Сейчас печатание мемуаров - единственный верный способ сохранить их для будущего. Все это я говорю потому, что на книги З. Н. Гиппиус не могу не смотреть прежде всего как на ценнейший мемуарный материал. Конечно, они написаны в литературном смысле блестяще. Это и сейчас уже - чтение, увлекательное, как роман. Люди и события представлены с замечательной живостью, зоркостью, - от общих характеристик до мелких частностей, от описания важных событий до маленьких, но характерных сцен. Но, несомненно, свою полную цену эти очерки обретут лишь впоследствии, когда перейдут в руки историка и сделаются одним из первоисточников по изучению минувшей литературной эпохи. Пожалуй, точнее сказать: двух эпох. Сколько людей прошло перед Гиппиус! Плещеев, Вейнберг, Суворин, Полонский, Григорович, Горбунов, Майков, Минский, Андреевский, Чехов, Толстой, Розанов, Брюсов, Сологуб, Блок, Андрей Белый, Игорь Северянин! Один этот перечень (сокращенный к тому же) указывает на огромный круг ее наблюдений. И все эти люди показаны не в неподвижных "портретах", а в движении, в действии, в столкновениях. А сколько событий, кружков, собраний! Тут и пятницы у...
Входимость: 2. Размер: 17кб.
Часть текста: ранней поре моей жизни, к тому времени, когда я еще не ходил в детский сад, с которого началось мое, уже безвозвратное, обрусение. По утрам, после чаю, мать уводила меня в свою комнату. Там, над кроватью, висел в золотой раме образ Божией Матери Остробрамской. На полу лежал коврик. Став на колени, я по-польски читал "Отче наш", потом "Богородицу", потом "Верую". Потом мне мама рассказывала о Польше и иногда читала стихи. То было начало "Пана Тадеуша". Что это за сочинение, толком узнал я гораздо позже, и только тогда понял, что чтение не заходило дальше семьдесят второго стиха первой книги. Всякий раз после того, как герой (которого имя еще не было названо) только что вылез из повозки, побежал по дому, увидел знакомую мебель и часы с курантами и с детской радостью Вновь потянул за шнур, чтобы знакомый вал Мазурку старую Домбровского сыграл, мать начинала плакать и отпускала меня. Эти стихи я знал почти наизусть, многого в них не понимая, - и не стремился понять. Я знал, что их написал Мицкевич, такой же поэт, как поэтами были Пушкин, Лермонтов, Майков, Фет. Но понимать Пушкина, Лермонтова, Майкова, Фета нужно и можно, а Мицкевич - другое дело: это не только поэзия, это как-то неразрывно связано с молитвой и с Польшей, значит - с церковью, с тем костелом в Милютинском переулке, куда мы с мамой ездим по воскресеньям. Я никогда не видел ни Мицкевица, ни Польши. Их так же нельзя увидеть, как Бога, но они там же, где Бог: за низкой решеткой, обитою красным бархатом, в громе органа, в кадильном дыму и в золотом, страшном сиянии косых лучей солнца, откуда-то сбоку падающих в алтарь. Алтарь для меня был преддверием или даже началом "того света", в котором я был, когда меня не было, и буду - когда меня не будет. Бог - Польша - Мицкевич: невидимое и непонятное, но родное. И - друг от друга неотделимое. Так мерещилось в детских путаных представлениях. * * * В 1824 году, без малого двадцати шести лет от роду, Мицкевич покинул...