Поиск по творчеству и критике
Cлова начинающиеся на букву "Ю"

1. Зорин А.Л.: Книга Ходасевича "Державин"

Входимость: 1. Размер: 71кб.

Часть текста: Вместе с тем эта книга - первая. Книжная судьба Ходасевича на родине после шести с лишним десятилетий перерыва продолжается не сборником стихов или воспоминаний, не книгой "О Пушкине", но биографией Державина. Само собой разумеется, это случайность, своего рода игра издательского дела, но при желании в ней можно увидеть и некоторый намек, ту ненавязчивую иронию истории, столь тонким ценителем которой был Ходасевич. * * * "Владислав Фелицианович Ходасевич родился в Москве 28 мая (нового стиля ) 1886 г., окончил 3-ю классическую гимназию и Московский университет. Начал печататься с 1905 года в альманахах и журналах символистов - "Гриф", "Золотое руно" и др. Первую книгу стихов "Молодость" выпустил в 1908 году. С 1908 по 1914 гг. Ходасевич печатался во многих московских изданиях, переводил польских поэтов, писал критические статьи о классической и современной русской поэзии,был сотрудником "Универсальной библиотеки", а позже "Русских ведомостей". В 1914 г. вышла его вторая книга стихов "Счастливый домик". (...) Во время первой мировой войны он переводил польских, армянских и еврейских поэтов. В 1920 г. выпустил третью книгу стихов "Путем зерна". (...) В это же время он был московским представителем "Всемирной литературы". В 1922 г. перед отъездом из России он опубликовал свои "Статьи о русской поэзии". С 1922 года Ходасевич стал эмигрантом. В этом году была издана четвертая книга стихов "Тяжелая лира" (первое издание в России, второе - в Берлине). С 1925 года он окончательно поселился в Париже, где сотрудничал сначала как литературный критик в газете "Дни", затем как критик в газете "Последние новости", и наконец, с 1927 г.- в газете "Возрождение", где без перерыва, до самой своей смерти, 14 июня 1939 года, был редактором литературного...

2. О последних книгах К. Бальмонта

Входимость: 1. Размер: 9кб.

Часть текста: и судей когда-то, задолго до нынешнего "признания", в дни свистков и самой постыдной брани - его имя было боевым возгласом. Теперь, когда эти критики получили признание, потому что публика сочла своевременным признать тех, кого они когда-то отстаивали так безуспешно, - и прежде всего - Бальмонта, - кто не почел своим долгом его лягнуть, не за стихи, так за статьи, за переводы? И лягаются так легко, так небрежно - мимоходом. Мол, все-таки "пускай мое копыто знает", хоть и не стоит с ним долго возиться. Для острастки. А между тем, то, с чем разделываются "тонкие" критики так модно и так жалко, - есть глубокая, больная и печальная трагедия, - и да будет стыдно тем, кто тащит на площадь бедную душу поэта. Может быть, Бальмонт в жизни своей - в сердце своем, - поэт больше, чем все поэты, и то, что он делает сейчас, - самая последняя, кровавая жертва его богу. Никогда Бальмонт не останавливался на половине пути, и быть не цельным, идти не до конца - было для него самым страшным. И теперь, когда он пленился народным творчеством (ибо он всегда в плену - У Любви, у Солнца, у "Четверогласия Стихий") - он не смог понять границы плена и отдался весь, отдал снова всю душу, стал, или, вернее, захотел стать, певцом там, где другой поэт сумел бы остаться литератором. Предположим, - Валерий Брюсов обратился бы, как Бальмонт, к народному русскому эпосу. Конечно, он решил бы свою задачу чисто литературно, - и мы бы получили ряд блестящих подделок, стилизаций, где собственное лицо Брюсова сказалось бы в выборе мотивов, в том, что именно более всего привлекло его внимание в подлинном народном творчестве. Бальмонт поступил иначе. С чисто бальмонтовской внезапностью он решил: народ - солнечность, я - солнечность, народ - как я, и я, как народ, народ и я - величины одного порядка, одного наименования, и соединением, синтезом народного творчества и моего будет простое сложение - плюс. Стал складывать яблоки с апельсинами только потому, что и те и...

3. Камер-фурьерский журнал. Указатель имен. Часть 5.

Входимость: 2. Размер: 59кб.

Часть текста: И. М. - поэт, переводчик произведений А. А. Блока и В. В. Маяковского на французский язык, участник Союза молодых поэтов и писателей; театральный режиссер; родственник Познеров. - 63, 64, 71-78, 80, 82, 84, 85, 87, 88, 185 Святополк-Мирский Дмитрий Петрович (1890-1939?/46?/52?) - литературовед, литературный критик, публицист, поэт, переводчик; в эмиграции с 1920 г. (Польша - Греция), с 1921 г. в Англии; участник евразийского движения (с 1922), учредитель и соредактор журн. "Версты" (1926-1928), член редколлегии газ. "Евразия" (1928-1929); в 1932 г. вернулся в СССР, в июне 1937 г. арестован, погиб в лагере. - 84 Сев - возможно, М. Г. Сев, зубной врач, сестра Р. Г. Винавер; общественный деятель Л. А. Сев; или литератор, общественный деятель Л. Л. Сев. - 106, 125, 126 Северянин Игорь (наст. имя и фам. Игорь Васильевич Лотарев) (1887-1941) - поэт, переводчик, литературный критик, мемуарист; в эмиграции с 1918 (Эстония).-169 Семенов Юлий Федорович (1873-1947) - общественный и политический деятель, журналист, мемуарист; в эмиграции с 1920 г. (Париж); генеральный секретарь Русского национального комитета (с 1924), председатель Русского зарубежного съезда (Париж, 1926); редактор газ. "Возрождение" (1927-1940); вице-председатель...

4. Письмо Ходасевича М. Горькому. 13 мая 1924 г.

Входимость: 1. Размер: 16кб.

Часть текста: Ходасевича М. Горькому. 13 мая 1924 г. 68. М. ГОРЬКОМУ 207, B d Raspail, Paris (XIV) Дорогой Алексей Максимович. Приходится мне начинать с очень печальной вести: знаете ли, что 8 мая, в Гамбурге, умер бедный Лунц? - К этому ничего не прибавишь. Поговорим о живых. В Париже (французском) жить хорошо. В русском - недурно. Впрочем, мой русский Париж невелик: "Современные Записки", Осоргин, Зайцев, Познер, Гржебин, Ремизов, еще 2-3 человека - и всё. Мережковские, Бунин, Куприн - вне меня - и вне себя от меня. С Куприным, кажется, выходит у нас "полемика", но о ней до другого раза, - когда закончится, пришлю 1 . Пока посылаю поэму Шкапской. В ней лучшее - краткость, худшее - все остальное 2 . Вы мне сообщаете гадости об андреевской "родне" 3 . Могу Вам сообщить кое-что в обмен. Знаменитая "клятва" серапионовцев была подписана за них всех Никитиным, без их ведома 4 . За сие получил он пощечину от Каверина. Я написал статейку о Пушкине для "Воли России" 5 , в коей напечатана, кстати сказать, весьма восторженная заметка Лутохина о Ваших последних книгах 6 . Написал также "окончание" одних пушкинских стихов (из-за них-то Куприн и взъелся). Пишу сейчас еще 2 статьи: "Вестник и царь" (о восприятии поэзии) и юбилейную - о Пушкине, для иностранных газет 7 . Стихи есть начатые, да кончать некогда: это товар неходкий, а я - торговый человек: продаю людям неподходящее. Подвел меня Тихонов, с участием Вас и Марии Игнатьевны. Я же Вам говорил, что в статье о "Русалке" 2 Ґ листа. А Тихонов заявляет, что он соглашался печатать не более Ґ листа. Что ж Вы мне этого не сказали? Тихонов вернул статью Анне Ив., моей бывшей жене. Я не гонюсь за печатанием в "Русском современнике". Но...

5. Ходасевич. Воспоминания о Горьком.

Входимость: 2. Размер: 65кб.

Часть текста: Ее пригласили и "Парус", там она познакомилась с Горьким и вскоре сделалась своим человеком в его шумном, всегда многолюдном доме. Осенью 1918 года, когда Горький организовал известное издательство "Всемирная Литература", меня вызвали в Петербург и предложили заведовать московским отделением этого предприятия. Приняв предложение, я счел нужным познакомиться с Горьким. Он вышел ко мне, похожий на ученого китайца: в шелковом красном халате, в пестрой шапочке, скуластый, с большими очками на конце носа, с книгой в руках. К моему удивлению, разговор об издательстве был ему явно неинтересен. Я понял, что в этом деле его имя служит лишь вывеской. В Петербурге я задержался дней на десять. Город был мертв и жуток. По улицам, мимо заколоченных магазинов, лениво ползли немногочисленные трамваи. В нетопленых домах пахло воблой. Электричества не было. У Горького был керосин. В его столовой на Кронверкском проспекте горела большая лампа. Каждый вечер в ней собирались люди. Приходили А. Н. Тихонов и 3. И. Гржебин, ворочавшие делами "Всемирной Литературы". Приезжал Шаляпин, шумно ругавший большевиков. Однажды явился Красин - во фраке, с какого-то "дипломатического" обеда, хотя не представляю себе, какая тогда могла быть дипломатия. Выходила к гостям Мария Федоровна Андреева со своим секретарем П. П. Крючковым. Появлялась жена одного из членов императорской фамилии - сам он лежал больной в глубине горьковской квартиры. Большой портрет Горького - работа моей племянницы - стоял в комнате больного. У него попросили разрешения меня ввести. Он протянул мне горячую руку. Возле постели рычал и бился бульдог, завернутый в одеяло, чтобы он на меня не бросился. В столовой шли речи о голоде, о гражданской войне. Барабаня пальцами по столу и глядя поверх собеседника, Горький говорил: "Да, плохи, плохи дела",- и не понять было, чьи дела плохи и кому он сочувствует. Впрочем, старался он обрывать эти разговоры. Тогда садились играть в лото и играли ...